Мой дедушка Анатолий Иванович ЯРОШЕНКО — относительно молодой красноярец: всего лишь пять лет назад они вместе с бабушкой, Людмилой Романовной, уехали из села Большая Уря (что находится в Канском районе, в двух сотнях километров от Красноярска), где прожили большую часть своей жизни. Для меня деревня всегда была частью долгих каникул с конца мая по август: солнце, высокое небо — не дотянуться, велосипед, ссадины, речка, грядки, по грибы или ягоды, горячие пирожки с холодным молоком. Дедушка и бабушка были неотъемлемой частью этой беззаботной жизни школьницы-меня. Представить, что раньше они жили (или могли бы жить) в другом месте — всё равно, что представить известную актрису в ночном одеянии и спальном чепце образца XVII века на торжественной церемонии «Оскар». Это невозможно даже для самой изощрённой фантазии. Но оказалось, что место, где он прожил большую часть своей жизни, дед выбирал не сам.
«Тридцать семь лет назад по желанию партийных советских органов мне надели «наручники», поручив организовывать новый совхоз «Большеуринский», хотя до этого я семь лет жил в довольно крупной, развитой деревне Красный маяк. Поставили жёсткое условие: либо быть директором в Большой Уре, либо не видеть света в самой захудалой деревне. Главных специалистов тогда утверждало краевое управление сельского хозяйства, так что не поверить в такую угрозу я не мог. Пришлось принимать на себя ответственность за новое хозяйство. Как говорится, взялся за гуж — не говори, что не дюж. Старался сделать всё, чтобы жизнь в деревне была не хуже, чем в городе. Хочу сказать, что эта разница почти не ощущалась. У нас были заасфальтированы улицы — в белых туфельках можно было ходить. Мы построили прекрасный Дом культуры, школу, спортзал, амбулаторию, отделанную мрамором».
Эту мраморную амбулаторию я помню очень хорошо. Особенно ступеньки лестницы: как-то раз один из деревенских псов особенно упорно не хотел со мной играть, я помчалась за ним и упала на камень. Лоб рассекла, конечно, не на две половины, но порядочно — вопросы «Откуда шрам?», «У тебя лоб, что ли, грязный?», «А что это такое?» периодически случаются в моей жизни до сих пор. Тогда же рыдающую окровавленную меня несли на руках и — почему-то — головой вниз. Ступеньки лестницы впечатались в память, наверное, на всю жизнь.
«Картинную галерею открыли — в Канске не было, а у нас была. Нанимали художников — они писали наши пейзажи, портреты тогдашних передовиков производства. Мы были высокорентабельным хозяйством, с большой прибылью — могли себе позволить заказ шестиметровой полукруглой диарамы села. Писали её Тойво Васильевич РЯННЕЛЬ и его сын Геннадий».
Оборачиваюсь на стену — висит что-то очень похожее на только что описанное: летний день, небо в курчавых облаках, Большая Уря в деталях (насколько их можно рассмотреть с высоты почти птичьего полёта), роспись Т. Ряннеля. Перевожу глаза обратно на дедушку — хитро улыбается и объясняет: «Это был эскиз для заднего фона».
«Когда я был директором, мы покупали абонемент на шесть концертов в год — к нам приезжали артисты со всего Советского Союза. Так, например, у нас в Доме культуры выступали вокальные и хоровые коллективы из Узбекистана, Казахстана, других республик. Особенно запомнилось выступление Беллы РУДЕНКО, народной артистки, солистки Большого театра. Это было ещё до моего депутатства, приезжали не по моему приглашению. Была такая схема: нам предлагали купить абонементы за небольшие деньги — совхоз платил, артисты приезжали».
Представить, что такое возможно сейчас, очень трудно. В Красноярск — город-миллионник, однако, — приезжают далеко не все именитые писатели, исполнители, музыканты, театральные труппы современной России, не говоря уже о знаменитостях мирового масштаба. Билеты в Большой театр стоят, как билет на самолёт от Красноярска до Москвы. А чтобы солист, например, Мариинского театра приехал в деревню для того, чтобы сделать несколько па в местном Доме культуры… Это кажется чем-то запредельным, не правда ли? Но на этом удивления не заканчиваются.
«У нас не было проблемы с курортами. Мы отправляли людей за счёт хозяйства. Не только в ближнее зарубежье, но и за самую настоящую границу — в Болгарию, Румынию, Индию. Специалисты платили 50% от стоимости путёвки, рабочих отправляли бесплатно.
Возможность путешествовать и открывать для себя мир была, но дело в том, что немногие ездили: хозяйство надо на кого-то оставлять. А сейчас? Более 4,5 миллионов людей ездили в Египет и Турцию в 2012 году, вчера только в газете прочитал. Есть ли там люди из села, — другой вопрос. Как ты думаешь, есть?»
Отрицательно мотаю головой. Вспоминаю огромную карту мира в деревянной рамке, висящую в дедовом кабинете. На ней приклеены фотографии, призванные визуализировать флажки на карте: Америка, Филиппины, Италия, Греция, Франция, страны Африки. Мимоходом возникает другая мысль — о теории деда, как нужно правильно фотографироваться: ты в кадре, достопримечательность — на заднем плане; чтобы сразу все понимали, что это именно ты именно там был. Неужели тоже путёвки?..
«По путёвкам мы ездили с женой. Брали круизы, чтобы увидеть как можно больше. Один за границу я ездил, когда был членом Парламентской ассамблеи ОБСЕ (Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе). Побывал в Вене, Стокгольме, Оттаве. Меня командировали от Государственной Думы три года подряд, с 1994 по 1996 гг. Аграрная партия России мою кандидатуру выдвинула, её поддержали.
Как поддержали ещё раньше, в девяностом году. В результате я был членом Верховного Совета РСФСР, депутатом Государственной Думы первого и второго созыва по Канскому избирательному округу. После роспуска Верховного Совета в 1993 году хотел вернуться и продолжать работать в хозяйстве, но аграрники края уговорили вновь представлять село, ставшее родным, в Государственной Думе.
Несмотря на то, что в большой политике я был около десяти лет, на то, что сейчас называется «пиар», я не потратил ни единого рубля, не напечатал ни одного «заборного» плаката. Три раза подряд по одномандатному округу проходил, а ведь это был уже девяностый год, перестройка. Почему меня знали? Не только как директора — я ведь с концертами Большеуринского хора весь Красноярский край объездил, на востоке были почти во всех районах».
О богатом певческом прошлом дедушка не забывает и не даёт забыть нам: каждый день в деревне начинался с какой-нибудь арии, украинской или русской песни, либретто. Так я сначала выучила, потом познакомилась с известным монологом Демона «На воздушном океане…» из одноимённого произведения А. РУБИНШТЕЙНА — М. ЛЕРМОНТОВА и арией Фигаро из «Севильского цирюльника» Дж. РОССИНИ — БОМАРШЕ.
«Будучи студентом пятого курса, я занимался не только защитой диплома. В это время меня позвали в любительский коллектив народного хора при краевой филармонии под руководством Константина Михайловича СКОПЦОВА. Я был приглашён в качестве запевалы, солиста в хоре. Предложили ехать в Москву. Тогда я в двадцать шесть лет впервые пел в Колонном зале Дома Союзов. После этого приходилось выступать на театральных встречах, Днях культуры и искусства Красноярского края и других областей в столице. Когда был XXVI съезд партии, для депутатов было организовано мероприятие, где выступали выдающиеся артисты со всех уголков СССР. В этом концерте я тоже принимал участие. Пел на одной сцене с Аллой ПУГАЧЁВОЙ, Людмилой ЗЫКИНОЙ, Иосифом КОБЗОНОМ, Львом ЛЕЩЕНКО. Сейчас, подожди!»
Уходит в другую комнату, отсутствует минуты три, возвращается с копией программки концерта-встречи «Делегаты XXVI съезда в концертной студии». Думаю о том, как хорошо проводили время депутаты, — слушали «Басни» в исполнении С. МИХАЛКОВА, интермедию «Я работаю в НИИ» — А. РАЙКИНА, «Дывлюсь я на небо» — моего дедушки.
Сайт использует сервисы веб-аналитики Яндекс Метрика и Спутник с помощью технологии «cookie», чтобы пользоваться сайтом было удобнее. Вы можете запретить обработку cookies в настройках браузера. Подробнее в Политике